     В культурной жизни русскоязычного Израиля почти одновременно произошло два знаменательных события - вышли две поэтических антологии на русском языке. Одна из них - под редакцией А. Кобринского - "Антология поэзии. Израиль 2005". Вторая, составленная М.Берковичем и Э.Ракитской, издана в Тель-Авиве и Москве, называется "Сто двадцать поэтов русскоязычного Израиля".
      Первоначально А.Кобринским и М.Берковичем была задумана единая антология как возможность выхода на широкую аудиторию для редко публикуемых авторов. Никто не представлял масштаба явления, с которым придется столкнуться. Многие годы на слуху были одни и те же имена. Как только стало известно о замысле, стихи, по выражению Кобринского, "хлынули, словно из небесных нор". Причем, хорошие стихи. Но поскольку в коллективе составителей обнаружилось несходство во взглядах, было решено разделиться на две группы и действовать самостоятельно. Это пошло только на пользу читателю, который получил еще более широкое представление о том, кто и как пишет стихи в по-русски в сегодняшнем Израиле. Правда, по этой причине некоторые авторы вошли в обе антологии с одними и теми же текстами.
     Разумеется, у каждой из этих книг свои особенности. Если говорить об идее, которая вдохновила составителей антологии А. Кобринского, то она касается уникальной судьбы русского языка в Израиле, конформизма и нонконформизма в искусстве. Составители старались быть терпимыми в подходе к присылаемым стихам. В составлении антологии А Кобринского большую роль сыграл В. Тарасов, отбиравший для антологии поэтов-постмодернистов. По признанию составителей, в некоторые моменты казалось, что из идеи ничего не выйдет - уж слишком хаотично выглядела работа над изданием. Даже в атмосферу презентации антологии постмодернисты внесли свой дух раскованности. Но, на удивление, результат работы оказался весьма достойным и интересным.
     В антологии Берковича-Ракитской постмодернистов нет. Зато во многих стихах этого издания присутствует мотив "света двуединого" - мотив корней, которые остались на культурной родине. Там поэты были "инвалидами пятого пункта", здесь - "русскими"... Разумеется, поэты не замыкаются на своих проблемах и бедах, здесь есть место и любви, и жизни, и надежде. Составители считали, что поэт-еврей интересен не тем, что он думает о еврейском или русском вопросе, главное, чтобы тексты содержали сущность поэзии и соответствовали определенной творческой планке.
     Уже ясно, что обе антологии займут серьезное место в литературе Израиля. Они вызывают размышления о том, что из себя представляет эта поэзия, удаленная от культурной метрополии, как она существует в инокультурной среде? По словам Феликса Гойхмана, написавшего предисловие к антологии А.Кобринского, ее собирательный образ похож на землю Израиля с высоты птичьего полета, его сумасшедшую палитру, где слепящая белизна гор переходит в сумрачную зелень лесов, неспокойная просинь моря в неподвижную сушь пустыни, россыпи золотых городских огней по ночам в полуденное ликование возделанных виноградников. Кого только нет в этой литературе - "традиционалисты", "авангардисты", "модернисты", "постмодернисты", "конкретисты", "концептуалисты" и многие другие, но одно бесспорно - этот Ноев ковчег удачно держится на плаву.

Светлана Бломберг